| Вера | Дата: Суббота, 20.12.2014, 22:04 | Сообщение # 4 |
Сообщений: 2052
Город: Аксай
Репутация: 16
Награды: 14
Статус: Offline
| Джон Кац
Собака, любовь и семья
Введение
Густо заросший Национальный парк Миллз протянулся вдоль гребня холма, что служит северо-западной границей Монтклера, Нью-Джерси. По парку, словно паутина, разбегаются сотни тропинок, а из некоторых уголков открывается вид на Манхэттен, расположенный восточнее, всего в получасе езды отсюда. Парк, спроектированный прославленным Фредериком Лоу Олмстедом, занимает площадь в 57 акров.
На севере Нью-Джерси каждый уцелевший уголок природы подвергается настойчивой осаде застройщиков. Каждый месяц на краю парка вырастает, как из-под земли, очередной уродливый, пугающе дорогой дом. Да и в самом парке становится все многолюднее — в Миллз дружно стекаются родители с детьми и пенсионеры, стремящиеся насладиться моционом на лоне природы и найти тихое местечко, где можно посидеть и посмотреть на величественный горизонт, открывающийся над Гудзоном.
Помимо всего прочего, Миллз — неофициальная резиденция процветающей собачьей общины Монтклера. Первая волна начинает прибывать на рассвете: это одиночки, ограничивающиеся обществом своего четвероногого приятеля; это хозяева крупных или непредсказуемых собак, которых нужно вывести на прогулку, пока парк еще безлюден; это те, кому необходимо управиться с прогулкой до ухода на работу; это группы собаководов, обвешанных сумками с лакомствами, игрушками и бутылками с водой (для собак), собирающиеся вместе для того, чтобы дать животным возможность поиграть и побегать друг с другом.
Спасатели придерживаются узких, менее оживленных тропинок и зорко приглядывают за собаками, недавно взятыми из приютов или подобранными на улице; этих собак спасли от смерти, жестокости, предательства, и теперь они проходят курс реабилитации — как физической, так и эмоциональной. Спасатели постоянно разговаривают со своими подопечными, — особенно с теми, кто отличается повышенной нервозностью, — оценивают состояние вновь поступивших, наблюдают, не проявятся ли признаки болезни или других нарушений; они приучают собак к новым кличкам и командам.
Час пик наступает после окончания рабочего дня, и до самой темноты воздух в парке звенит от несмолкающего лая. Собаководы прохаживаются по тропинкам и знакомят своих собак между собой, хотя не обязательно знакомятся при этом сами. Тем не менее, при встречах эта публика дружелюбно обменивается информацией о своих открытиях — озерах, тропинках и рощицах, где можно отпустить собаку побегать. После нескольких визитов в парк собаки начинают приветливее относиться к посторонним, карманы которых до отказа набиты печеньем.
Миллз, словно микрокосм, отражает весь собачий мир Америки: собак становится все больше, а мест, где им можно гулять, все меньше, так же, как и возможностей вступить в контакт с окружающим миром.
Всех собаководов, за исключением новичков, можно считать закаленными ветеранами непрекращающейся войны, ведущейся между любителями собак, «гражданским» населением и местными властями, периодически предпринимающими тщетные попытки потеснить собак и их хозяев или, по крайней мере, сдержать их наступление. В наших мегаполисах все естественные проявления собачьей природы — желание побегать на свободе, пообщаться с себе подобными, поиграть друг с другом в догонялки, проявить свою сексуальность либо вываляться в дурно пахнущих отбросах — считаются незаконными или вызывают неодобрение.
По оценке Общества защиты животных США — на мой взгляд, это наиболее точные данные — количество семей, в которых нет собак, превышает численность семей собаководов в соотношении шестьдесят к сорока. Вероятно, именно этот факт и следует считать причиной, по которой любители собак постоянно проигрывают сражения беспощадной войны, ведущейся вокруг поводков, намордников и прочих ограничений.
Впрочем, владельцы собак — упрямый народ, и Миллз — один из их последних редутов. Сдав его, они лишат своих собак возможности бегать на свободе и играть с другими собаками. Миллз принимает всех — лабрадоров, терьеров, грейхаундов и уиппетов, пуделей и питбулей, ротвейлеров и дворняжек неизвестного происхождения. Здесь чистокровные и выставочные животные бегают и играют вместе с двортерьерами, а натасканные рабочие собаки обнюхиваются с комнатными любимчиками.
В Миллзе вы всегда можете встретить глухую Джинни — породы питбуль, — выжившую после выстрела в голову. Ее хозяин, адвокат по имени Джон, терпеть не может собак. Джинни попала под его автомобиль, когда, раненая, бродила по улицам Белльвиля. Он взял собаку себе — к собственному изумлению и неописуемому ужасу жены и соседей, — а теперь души в ней не чает. Впрочем, сам он продолжает твердить, что ненавидит собак еще больше, просто любит Джинни.
Понаблюдайте за тем, как Джон общается с Джинни — он топает ногой по земле, поскольку она чувствует вибрацию, и затем старательно жестикулирует, а она не сводит с него любящих глаз и, повиливая хвостом, учится выполнять команды «сидеть» и «стоять», причем реагирует быстрее, чем большинство собак с нормальным слухом, — и перед вами приоткроется окно в целую вселенную эмоций, в которой живут эти люди и их питомцы.
Вы познакомитесь с Сади — одноглазой дворнягой, метисом овчарки и хаски — ее скинули с моста на шоссе. Собаку отбросило автомобилем, и она приземлилась на капот БМВ, за рулем которого сидел продюсер компании «АВС Ньюс». Этот человек не пожалел 4000 долларов на хирургическую операцию, — Сади спасли, а место, где находился утраченный глаз, заклеили фосфоресцирующим пластырем; — теперь собаку прекрасно видно во время вечерней прогулки, правда ее облик порой нервирует прохожих. Сади и Джинни подружились. Тот, кто хотя бы раз видел, как они бок о бок трусят по тропинке парка, едва ли сможет забыть это зрелище.
Еще сюда приходит Шэдоу — английская овчарка, прибывшая из Европы. Она церемонно вышагивает на поводке, гордясь многочисленными розетками, украшающими ее ошейник, — это призы, полученные на полевых испытаниях пастушьих собак. А как не упомянуть Дитца, — так зовут крошечного чихуахуа, невозмутимо семенящего между лапами Муза, мощного, мудрого бульмастиффа. Муза не следует путать с другим бульмастиффом, появляющимся в Миллз в сопровождении ярко-красного попугая, который, сидя у него на ошейнике, осыпает ругательствами встреченных собак.
Однако зерна идеи, породившей эту книгу, посеяли во мне Рашмор и его хозяйка Кейт ДеЛанд. На эту пару я наткнулся ясным осенним утром, когда пришел в парк с двумя своими бордер-колли, — собака и ее хозяйка стояли на опушке в явном замешательстве.
Рашмор — классически красивый, голубоглазый пес породы немецкая овчарка — даже не взглянул на моих собак и, как мне показалось, сосредоточенно рассматривал нечто, находящееся прямо у меня за спиной.
— Извините, — обратилась ко мне Кейт, оказавшаяся храбрее своей собаки. — Мы здесь впервые, и я не знаю, как себя вести. Здесь существуют какие-нибудь правила?
Ее наряд — отлично сидевшие шерстяные брюки и дорогой свитер — выглядел довольно неуместно, к тому же при ней не было обычной экипировки, без которой в Миллзе не появляется ни один истинный собаковод.
Кейт не ошиблась: — жизнь в Миллзе подчинялась сложному уставу, состоящему из множества негласных правил и условностей, знание которых необходимо каждому собаководу, проживающему в перенаселенном городе или пригороде. Во имя собственного благополучия сознательные владельцы собак придерживаются этого сурового кодекса.
Для начала я рассказал ей, что жильцам богатых домов, стоящих на краю парка, не нравится, когда такое количество собак бегает поблизости от их владений, поэтому они частенько обращаются с жалобами в полицию.
Полиция, в свою очередь, периодически предпринимает набеги на собаководов — полицейские прячутся за деревьями и внезапно возникают прямо у вас перед носом. Заметив собаку без поводка, они пугают хозяина предупреждениями или выписывают штраф на 50 долларов. Весь парк утыкан табличками, запрещающими выгул собак.
Впрочем, собаководы проявляют стойкость и никогда не сдаются. Они считают, что для тех, кто не любит собак, существуют другие парки. Им известно, что местные копы работают в напряженном режиме и не смогут надолго отвлекать резервы на патрулирование парка. К тому же любители собак давно привыкли к военному положению.
При виде полиции они свистят в свисток или подают сигнал криком. Две группы даже обзавелись рациями и стационарными передатчиками, с помощью которых извещают единомышленников о прибытии сотрудников шерифа, чтобы каждый собаковод успел взять на поводок своего питомца.
Я объяснил Кейт, что основным критерием следует считать безопасность, — с поводка спускают только собак, доказавших свою благонадежность: они не должны представлять угрозы для окружающих, в том числе и для других собак, быть послушными и знать основные команды. Хозяева должны убирать за своими собаками и по возможности не собираться группами в людных уголках парка. При встрече со стариками, инвалидами, маленькими детьми или людьми, проявляющими даже самое незначительное беспокойство, необходимо взять собаку на поводок или отойти подальше от тропинки. Хозяин, знающий, что его собака может укусить другую собаку, — я не говорю о безобидной возне, являющейся обычным компонентом собачьего общения, — не должен отпускать ее с поводка.
Собаководы не церемонятся с людьми, восклицающими в подобных случаях: «Ах, он никогда раньше так не делал!» или относящихся к дрессировке как к пустой трате времени и денег, хотя их собаки постепенно превращаются в настоящих невротиков и ведут себя все более шумно и агрессивно. Такие люди навлекают неприятности на добропорядочных, воспитанных собак, поэтому, если они не хотят возиться с обучением своей собаки, им придется подыскать себе другое место для прогулок.
Впрочем, я предупредил Кейт о том, что некоторые хозяева — на самом деле, их довольно много — не отличаются ответственностью. Они не убирают за своими собаками, вынуждая остальных ходить по ароматным кучам, приводят в парк неуравновешенных животных, которые пугают родителей с детьми и велосипедистов. Однажды я столкнулся с мужчиной, который привел четырех собак, только что спасенных из приюта. Он отпустил их побегать, и они напали на бигля.
Но Кейт по-прежнему выглядела испуганной и несчастной, она с трудом пристегнула поводок Рашмора к ошейнику и дала ему для игры футбольный мяч, слишком большой для его пасти. Я посоветовал ей купить мяч поменьше, чтобы пес мог носить его в зубах.
В конце концов, она призналась, что Рашмор — не ее собака, вернее, не совсем ее, и она не считает себя настоящим собаководом. Пса она купила мужу в подарок на день рожденья, незадолго до того как его увезли в больницу с сердечным приступом. Вскоре он скончался; ему было всего сорок четыре. Кейт подумывала вернуть щенка в питомник, но не смогла. Она решила оставить собаку, считая, что муж, успевший привязаться к щенку, одобрил бы ее поступок. Но сама Кейт производила впечатление человека, взвалившего на себя тяжелую обязанность.
Рашмор обладал героической внешностью и достоинством, свойственным его породе. Однако при первом же взгляде на него сразу было понятно, что не все ладится в его жизни. Казалось, Кейт едва выносит присутствие собаки. Возможно, вид Рашмора вызывал у нее болезненные воспоминания.
Я пригласил ее присоединиться к нашей компании, чтобы она привыкла к ритуалам Миллза. Она согласилась с явным облегчением.
Рашмор не проявлял интереса ни к чему из того, что обычно так любят собаки, — он не подбирал с земли объедки, не валялся в пахучих отбросах, не обнюхивал других собак или людей. Пес величественно шагал между деревьями и неизменно отвергал предложенное ему угощение.
Тропинка сделала поворот, и нам навстречу с лаем бросились три дворняжки; Рашмор бесстрастно позволил им обнюхать себя и так же невозмутимо удалился.
Кейт сказала, что решила довести дело до конца и научиться всем необходимым премудростям, чтобы правильно обращаться с Рашмором. Она считала, что таким образом сохранит память о муже, и часть его души останется с ней. «Неважно какая», — добавила она.
Итак, ввязаться в сражение — уже половина успеха. Кейт было нелегко справиться с чувствами: говоря о собаке, она едва сдерживала слезы. Женщина совершенно не представляла, что с ним делать и как заполнить пустоту, образовавшуюся в жизни пса после смерти хозяина, но решила попытаться — хотя бы ради того, чтобы оправиться от утраты и попытаться заново склеить свою жизнь.
Мы договорились встречаться в Миллза по средам, — чтобы за время совместных прогулок Кейт смогла познакомиться со всеми местными завсегдатаями. Всего за пару месяцев с ней произошла настоящая метаморфоза. Честно говоря, я ожидал, что пройдет неделя-другая, и она просто исчезнет, но Кейт не пропустила ни одной среды. Она не только подолгу гуляла с Рашмором утром и вечером, но сделала еще один важный шаг — наняла дрессировщика. Многим собаководам Монтклера не приходит в голову, что, купив дорогую рабочую собаку весом около сорока килограммов, глупо экономить три-четыре сотни долларов на ее обучение. Они не удосуживаются даже почитать специальную литературу, чтобы справиться с дрессировкой самостоятельно. Как правило, такая недальновидность приносит плачевные результаты: начиная с проявлений агрессии и непрерывного лая и заканчивая изжеванной одеждой.
Но Кейт водила Рашмора в специальный тренировочный центр на Мэдисон. Центр носил имя Святого Губерта и пользовался хорошей репутацией. Там они проходили курс послушания и общей дрессировкой. Кейт научила пса носить поноску, и теперь он появлялся в парке с маленьким красным мячом в зубах.
Для закрепления достигнутых успехов она применяла лакомства, игрушки и похвалу, — у Рашмора пробудился живейший интерес к вяленой говядине, которую он получал в награду за выполнение команд «ко мне», «сидеть» и «стоять». Поначалу его — такого же серьезного, как большинство немецких овчарок, — не особенно увлекала шумная возня, но через некоторое время он с удовольствием устраивал «кучу-малу» вместе с несколькими ретриверами. Однако я считал самым главным достижением то, что он начал интересоваться Кейт, живо оборачивался, когда она окликала его по имени, и подходил к хозяйке.
К зиме она с гордостью сообщила, что Рашмор «стал смыслом ее жизни», что без его поддержки ей не удалось бы пережить смерти Стэна, что пес отвлек ее от переживаний и до сих пор заставляет работать над собой; он скрасил ее одиночество и придал ее существованию осмысленность.
— Сначала Рашмор напоминал мне о смерти мужа, и мне было тяжело даже смотреть на него, — призналась Кейт. — Он до сих пор напоминает мне о муже, но по-другому. Каким-то образом он сделал так, что я пришла в себя.
Кейт рассказала, что сначала испугалась, когда психотерапевт, которого она посещала, предложил ей приводить с собой Рашмора, однако последовала его совету.
— Я говорила и плакала, а он сидел у моих ног. Этот пес стал для меня лекарством. А потом мы научились радоваться жизни вместе. У меня чудесные подруги, которые изо всех сил старались меня поддержать. Но ведь они не могли свернуться со мной в клубочек холодной зимней ночью, когда я лежала у себя на диване, окаменев от горя. Они не могли разделить со мной опустевший дом.
Мне уже приходилось наблюдать, как отношения между хозяином и собакой перерастали привычные рамки отношений человека к домашнему животному. Знакомство с этой парой навело мена на мысль написать о нетипичных отношениях между американцами и их собаками.
В последние годы мне приходилось беседовать с сотнями собаководов, — не говоря уже о заводчиках, спасателях, инструкторах, специалистах по поведению животных и зоопсихологах.
Наши дискуссии проходили в самой разной форме — от получасового обмена мнениями во время прогулки до продолжительного интервью дома или во дворе у моих собеседников. В некотором смысле эти встречи были очень показательными.
Героями данной книги стали несколько человек и их собак, живущие в Монтклере или поблизости от него. Их истории наилучшим образом подтверждают разработанную мной теорию, согласно которой новое поле деятельности для собак — эмоциональная сфера человека. Люди в наше время все больше отдаляются друг от друга и все сильнее страдают от взаимной отчужденности и одиночества.
Разумеется, это объяснение нельзя считать универсальным. Некоторые заводят собак по более незамысловатым причинам — в качестве компаньона или сторожа, помощника на охоте или в служебной деятельности — словом, никаких психологических мотивов. Но все чаще человек, сталкивающийся с серьезными жизненными проблемами, видит в собаке партнера или, по крайней мере, его суррогат.
Изучая предмет, я — как журналист и автор книги — знакомился с множеством людей, открывавших передо мной двери в свои дома и даже жизни. Иногда для того чтобы составить представление о моем герое, мне хватало одной-единственной встречи, в других случаях наша дружба затягивалась на месяцы, поскольку мне хотелось увидеть самому, как развивались отношения моего персонажа с собакой, когда она была щенком, в период обучения и так далее.
Вместе с этими людьми я ездил в питомники выбирать щенков, сопровождал их во время прогулок и визитов к ветеринару. Посещал приюты вместе со спасателями, провожал собак в дома к новым хозяевам, где их ждала новая жизнь — иногда счастливая, иногда не очень.
Готовя книгу к публикации, я добросовестно штудировал труды социологов, специалистов по дрессировке, по поведению животных, зоопсихологов, психиатров и психоаналитиков, особенно тех, что специализируются на теории привязанности и изучают взаимоотношения человека с животными.
Впервые теория привязанности была выдвинута британским психиатром Джоном Боулби, вслед за которым ее подхватили и другие профессионалы, изучающие психические процессы у человека; по их мнению, то, как складываются (или не складываются) отношения человека с его первым воспитателем на ранних этапах жизни, определяет его дальнейшее эмоциональное развитие.
Процесс формирования привязанности накладывает неизгладимый отпечаток на человеческую личность. Зная его особенности, можно понять проблемы, возникающие в отношениях (прежде всего эмоциональных) в течение всей жизни. В их числе и неразрывные узы, связывающие человека с его собакой.
Первым, кто обратил мое внимание на связь между теорией привязанности и новой ролью собаки, стала Дебра Кац — психиатр из Университета в Кентукки. Она связалась со мной по электронной почте после того, как прочла мою предыдущую книгу «Год собаки», в которой я рассказывал о своих отношениях с проблемным бордер-колли. «Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, — писала она, — но работа, которую вы проделали с вашим Девоном, имеет сходство с нашим курсом психотерапии для родителей и детей, основанным на теории привязанности. Я дала вашу книгу одному из наших сотрудников, и тот пришел к выводу, что у вашей собаки наблюдалось «нарушение привязанности», но вы справились со своей задачей не хуже профессионального психотерапевта».
Наша переписка продолжалась, коллеги Дебры присылали мне стопки книг и научных трудов, и, наконец, у меня будто открылись глаза. Я понял, что именно наблюдал изо дня в день: люди сильно привязывались к своим собакам, но, отдавая себе отчет в серьезности своих чувств, редко осознавали причину их возникновения. По моему мнению, собака получила свою новую работу как раз из-за проблем с привязанностью, возникающих у человека, и теперь дает ему шанс переиграть прежний сценарий, а иногда даже залечить старые раны. Неожиданно в историях, разворачивающихся у меня на глазах, начал проступать интеллектуальный контекст. Постепенно я все больше убеждался в том, что именно теория привязанности способна объяснить проблемы, связанные с жизнью собак в Америке. Так же, как и проблемы социальной разобщенности людей.
Наличие эмоциональной подоплеки в отношениях человека с собакой доказано убедительно и исчерпывающе. Поразительно, насколько прочны эти эмоциональные связи, впрочем, как и тенденция видеть в собаке члена семьи и партнера. Большинство собаководов не считает нужным скрывать такое отношение к своим питомцам. То же можно сказать и о ветеринарах, инструкторах, владельцах питомников, представителях зооиндустрии, рекламирующих товары для собак так же, как другие торговцы рекламируют одежду и игрушки для детей. Согласно проведенным исследованиям, количество людей, рассчитывающих получить эмоциональную поддержку от собаки, а не от супруга или родителей, неуклонно возрастает.
Однако этот эмоциональный перекос порождает неожиданные осложнения. Осознав и изучив свои чувства к собаке, люди немедленно прекращали откровенно говорить о близких: о родителях, братьях, детях, супругах. Некоторые считали глупым признаваться в том, насколько сильна их любовь к собаке и зависимость от нее, считая, что тем самым делают себя мишенью для насмешек и открывают уязвимые места. Члены групп защиты животных очень боялись, что местные власти ограничат количество собак в одной семье и запретят прогулки без поводка.
Поэтому по просьбе героев этой книги я изменил некоторые имена и другие детали, сделав этих людей неузнаваемыми. Впрочем, я ничего не выдумал и не внес принципиальных изменений: в каждой новелле описаны реальные люди и их собаки.
Некоторые из этих историй заканчиваются счастливо для собак и людей, какие-то — наоборот. Беседуя со своими героями, читая о других людях и их собаках, я поражался явной недостаточности наших представлений о том, как эволюция отразилась на собачьей работе.
Собаки выступают в роли чистого холста, на котором мы вольны написать любую картину, не всегда во благо холсту.
Всем известна масса поразительных, ярких примеров того, как собаки оказывают неоценимую поддержку людям. Однако мне — впрочем, и другим тоже — приходилось видеть, как собакам создают невыносимые условия и подвергают невероятному давлению, вынуждая играть сложную эмоциональную роль в жизни владельцев.
В каком-то смысле эта книга призвана напомнить о том, что собака не имеет права голоса, поэтому ее хозяин обязан относиться к своей роли ответственно, научиться понимать своего подопечного и, в случае необходимости, уметь высказываться и действовать в его пользу.
И снова Рашмор живо напомнил мне о драме взаимоотношений. Прошло несколько месяцев, и они с Кейт исчезли из Миллза. Видимо, у них уже отпала нужда в компании или советах по дрессировке.
Отчасти это оказалось правдой. Примерно через год после нашего знакомства я с удивлением увидел Рашмора, трусившего по тропинке следом за моими собаками. На этот раз он, казалось, обрадовался встрече с нами и моими туго набитыми угощением карманами. Он приветливо лизнул моих собак и повилял хвостом.
Позади него шла Кейт с долговязым парнем, которого представила как своего жениха. Она объяснила, что несколько месяцев не появлялась в Миллзе, поскольку в ее жизни появились «новые отношения».
Пока мы болтали, Рашмор отошел с тропинки к кустам, не обращая на нас ни малейшего внимания. Очевидно, он перестал быть «смыслом жизни» для Кейт, теперь не он заставлял ее жить и спасал от душевной боли и одиночества.
Хэнк, — так звали молодого человека, — . показался мне неплохим парнем, но был абсолютно равнодушен к собакам. Он даже не взглянул на моих бордер-колли, чего не сделал бы ни один настоящий любитель собак, и несколько раз отпускал шутки по поводу дурного запаха из пасти Рашмора, линяющей шерсти и капающей слюны, — что каждый собаковод воспринимает как должное и не удостаивает внимания. Кейт вместе с Рашмором жила у него, и этот факт не внушал мне оптимизма относительно будущего собаки. Хэнк намекнул, что присутствие пса не способствует поддержанию порядка в доме, где без него было бы чище и уютнее. Я с ужасом понял, что если Кейт останется с Хэнком, Рашмору придется уйти.
Я опустился на колени и окликнул пса. Рашмор подошел, я почесал его за ухом, а он лизнул мне лицо, помахивая длинным хвостом. С последней нашей встречи он заметно прибавил в весе; Кейт объяснила, что у нее не хватает времени на тренировки.
Откровенно говоря, я не знал, как относиться к этим переменам. Я был рад за Кейт, добрую и милую женщину, оправившуюся, наконец, от тяжелой утраты. Она поступила так, как на ее месте следовало бы поступить каждому — нашла новый объект привязанности. Но как быть с Рашмором? Не станет ли он теперь лишним? Что если она отдаст его, отправит в приют или к спасателям?
— Рашмор, пошли, — нетерпеливо прикрикнул Хэнк. Казалось, пес его не слышал. Он галопом помчался в лес вслед за проходившим мимо золотистым ретривером и даже не оглянулся.
http://www.sobaki-eko.ru/Добавлено (20.12.2014, 22:04)
---------------------------------------------
СЕРГЕЙ БАРУЗДИН. ГЛУПЫЕ СОБАКИ
До войны в Доме пионеров мы выращивали и воспитывали немецких овчарок. Потом передавали их торжественно пограничникам.
Мы знали, что причастны к чему-то великому. Пограничники с нашими собаками охраняли наши границы. И, значит, нашу революцию. Пограничники с нашими собаками ловили шпионов и нарушителей. Шпионов и нарушителей, которые были против нашей Советской власти. А Советская власть — что говорить! — наша, Советская!
Мы не знали тогда, что будет сорок первый, когда немцы перейдут наши границы. И о том, что наша немецкая овчарка посему станет среднеевропейской…
Наши овчарки выносили наших раненых с поля боя. Наши овчарки бросались с толом под немецкие танки. Наши овчарки — именно наши, а не немецкие или среднеевропейские — несли караульную, вместе с солдатами, службу на войне.
А ныне, хоть тыща лет прошло после войны, у нас в поселке по ночам тоже лают собаки. Для кого-то, конечно, и тыща, а для меня — минуты, часы, не больше, но не в этом, наверно, дело.
Собаки лают — то ласково и лениво, то неистово и исступленно, а то настороженно…
Я привык к этому. Как к войне в войну, как теперь, в мире, к шуму электричек и радиолы в соседнем доме отдыха и еще ко многому…
Но вот он, давний мой добрый знакомый, говорит:
— Знаю, что неравнодушен… Не сердись!..
— К чему?
— Собак любишь!
— Люблю. Ну, и…
— А по мне, человек, понимаю, звучит гордо, а собака? Ну, вот хоть…
Три ночи он, мой знакомый, у нас в гостях. Три дня и три ночи.
— Три ночи эти глупые собаки спать не дают. И чего им? Сами не спят… Ты, конечно, не сердись…
— Я не сержусь, — говорю я.
Сам я сплю. Собаки мне не мешают. Спрашиваю знакомого:
— Почему не дают? Я сплю. Почему глупые?
— Лаять-то чего? Пустобрехи!
— А электрички?
— Так это нужно!
— А дом отдыха с его радиолой?
— Так надо же людям отдыхать…
— А самолеты?
— Еще бы! Нужно! Я не о людях, о собаках…
— А Зайчик?
— Какой зайчик?
— Лошадь по имени Зайчик. Помойки вывозит, видели? Тоже ржет!
— Рыжая? Симпатичная такая… Так это лошадь! Пользу приносит.
— А собаки, между прочим…
Я знаю всех собак в поселке. По голосам знаю и просто так. Ни одной шавки. Ни одного пустобреха. Даже среди дворняг.
По ночам собаки лают и Зайчик спросонья ржет. По ночам поют соловьи и гудят электрички. По утрам петухи перекликаются и опять — собаки. Воробьи, синицы, иволги ищут ДРУГ дружку голосами — поют, шумят, галдят.
Так должно быть.
А он:
— Глупые собаки!
Я хотел ему рассказать.
Хотел, меня подмывало рассказать ему о Дике, который ждет хозяина, пилота «Ту-104», по трое, пятеро, а то и больше суток и никак не может успокоиться, когда хозяин возвращается и — увы! — забывает Дика, бросается к сыну, жене, а не к нему. Потом Дик не спит, не может уснуть. Он лает. Ему положено лаять на каждый шум, шаг и шорох, он — сторожевой, Дик. Овчарка с помесью дворняги, но сторожевая овчарка.
О Мишке я бы тоже мог сказать. Мишка домашний, но дома у него нет — никакого дома. Оба дома не в счет. Один тут — в поселке. Второй — в Москве. Хозяев много, и почти всех их любит Мишка, но те, кого любит больше, — в Москве. Мишка ждет их, горюет, грустит и лает в ожидании. Здешние, менее любимые хозяева не понимают его, не хотят понять.
У хриплого Додона свои проблемы. Он все ждет хозяина, который уже никогда не вернется домой.
А раньше хозяин возвращался. Иногда даже по ночам.
Додон не знает, что хозяин его — теперь Герой Советского Союза, что были его похороны до Указа и что гроб его, опущенный в землю, был почти пустой, поскольку космос — это космос.
Он, Додон, лижет руки жене хозяина, девочкам — дочерям его, а ждет только его и потому лает. Лает, ожидая…
И Джек лает, и Джульбарс — правда, вовсе не тот, которого мы знали по довоенному кинофильму, и соседская Лада, и другой наш сосед справа — Антон…
Антону нужна Лада, а Ладе нужен Антон, и они лают, ждут, когда им можно будет встретиться, когда люди позволят это…
Только у нас в доме нет собаки. Нет и никогда не будет.
Отец, которого мы совсем недавно похоронили, был на войне, как я.
На войне отец отправлял немецких овчарок под немецкие танки и на немецкие минные поля. И в караул и для выноса наших раненых. А еще раньше, до войны, когда я выращивал и воспитывал в Доме пионеров немецких овчарок, он говорил мне, что собаки, как люди, все понимают…
Он ушел, уехал, давний мой добрый знакомый.
— Что так скоро? — спросил я его уже на станции.
— Не сердись, — опять повторил он, — но, понимаешь ли, мне… Эти глупые собаки по ночам совершенно лишают сна! А у меня давление, спазмы, говорят…
Он долго что-то говорил о себе и о том, что его беспокоит. Говорил, пока не подошла электричка. Он не забыл в последнюю минуту спросить меня о том, как я похоронил отца.
— Ничего, похоронил…
— Ну, будь здоров, — крикнул он мне из тамбура. — Звони!
Я возвращался со станции поздно — около двенадцати. В поселке у нас лаяли собаки. Ласково и лениво, неистово и исступленно, а то и настороженно…
Собака никому ничего не должна, её надо просто уметь любить.
Хотите понять собаку? Не возвышайтесь над ней.
Присядьте и посмотрите на мир с ее перспективы!
"Если держишь собаку на привязи - не ожидай от неё привязанности!"
Сообщение отредактировал Вера - Вторник, 21.01.2014, 21:46 |
| |
| |
