Что, впрочем, характерно — и проверено на личном опыте общения с такими возмущенными гражданами — сами они в ста процентах из ста, исключений не встречалось — не делают ровным счетом ничего ради улучшения жизни тех самых униженных и оскорбленных людей, за помощь которым так отчаянно ратуют. Не работают волонтерами в хосписах или домах ребенка, не готовы перечислить ни рубля ни в благотворительные фонды, ни адресно, откликнувшись на конкретную беду. Но, при этом, по необъяснимой причине считают себя в полном праве диктовать другим, тем, кто уже определился в конкретном виде своей общественной деятельности, на что они обязаны перенаправить свои силы, причем, немедленно.

Что ж, все понятно: советы давать — не мешки ворочать. «НЕ ТАКОЙ — НЕ ЗНАЧИТ «ХУЖЕ»!

И еще очень характерно для российского менталитета — брызгание ядовитой слюной в сторону западных организаций. «Они», мол, «там» вообще все с ума посходили со своими животными, с жиру бесятся, не иначе! Вон, одну британку приговорили к немеряному штрафу за то, что та засунула в мусорный бак соседскую кошку, причем, кошка даже не особо пострадала, ну, просидела в баке пару часов под закрытой крышкой, что ей сделается?.. Ежиков каких-то, сбитых на шоссе, в Германии за бешеные деньги оперируют и лечат, нам бы их сложности, когда на сердечный приступ или срочные роды «Скорую» не дождешься!

И никак, почему-то, не складывается в российских головах простая, как мычание, мысль: там, где за обиженную кошку заставляют отвечать по всей строгости закона — что может ожидать женщину, выбросившую в такой же бак своего новорожденного малыша?

Там, где высока ценность жизни и здоровья «ничейного» маленького ежика, — насколько более ценной будет жизнь человеческая?

А по самому крупному счету: если ценность жизни как таковой, независимо от того, к какому биологическому виду принадлежит то или иное создание, ставится безусловно выше конкретной «пользы», приносимой этим самым созданием — только в этом, и ни в каком ином, случае, можно вообще говорить о правах и защите, о формировании в социуме истинно гуманистического менталитета.

Существует такое понятие — дегуманизация. Под ним подразумевается обезличивание и обесценивание человека, сведение его значимости исключительно к функциональности, когда личность сама по себе не стоит и ломаного гроша. Так, например, нередко относятся работодатели к сотрудникам — не более чем как к легко заменяемым «винтикам» производственной машины. Так относятся «граждане» к представителям так называемых аутгрупп — раз они «не такие, как мы», значит, им отказано в праве считаться людьми, и возникает моральное право на их унижение. При «благоприятных» обстоятельствах, то есть, при открытом или завуалированном одобрении властей, насилие над ними и уничтожение — самый яркий пример тому геноцид по расовому, национальному, религиозному, тендерному и прочим признакам.

Что уж, в таком случае, говорить о животных, которые по определению «не такие». Они не способны мыслить, вместо чувств у них — примитивные инстинкты, да и вообще, они нужны только до тех пор, пока их можно как-то использовать (съесть, содрать шкуру и сшить себе одежду, заставить перетаскивать или перевозить тяжести, провести опыты при создании новых лечебных или косметических препаратов, оружия и так далее). Собственно, отношение здесь в точности такое же, как и к уже упомянутым аутгруппам: достаточно объявить кого-то не- или недочеловеком, чтобы сразу стало можно отправить его в концлагерь, на стол вивисектора, сшить из его кожи сумочку или абажур, сварить из него мыло, а волосы использовать для набивания матрацев. Пусть приносит хоть какую-то пользу!

Это не какие-то «излишне смелые» и «неэтичные» параллели, а всего лишь элементарная логика. Даже если не брать в расчет совсем уж крайние, вопиющие примеры, давайте вспомним: давно ли к женщинам начали относиться как к полноценным членам общества, имеющим те же самые права, что и представители противоположного пола? И само ли собой это произошло? Сколько десятилетий целенаправленной борьбы и усилий потребовалось, чтобы это равновесие стало возможным, да и то, до сих пор — отнюдь не во всех странах!

Идея равноправия независимо от расовой, классовой или тендерной принадлежности вовсе не всегда принималась человечеством как нечто само собой разумеющееся. Сегодня в этом смысле ситуация изменилась к лучшему. Но научиться видеть в существе другого биологического вида не только орудие достижения своих целей нам еще предстоит. Это серьезнейший нравственный рубеж, преодоление которого, пожалуй, позволит людям по-настоящему считаться людьми. Один из виднейших участников движения за права животных Питер Сингер так определяет дискриминацию животных: «Расист нарушает принцип равенства, придавая большее значение интересам своей собственной расы за счет интересов другой расы. Противник равенства полов нарушает принцип равенства, отдавая предпочтение интересам своего пола. Аналогичным образом тот, кто проводит дискриминацию по виду, допускает, чтобы интересы его вида ставились выше интересов других видов (нечеловека). Но во всех случаях принцип один и тот же».

Кстати, сегодня уже существует понятие — спесиешизм, обозначающее видовой шовинизм. Спесиешистами называют тех, кто считает, что интересы людей важнее интересов животных.

Добавлено (11.03.2011, 01:11)
---------------------------------------------
ЕСЛИ ПОДУМАТЬ О ДУШЕ...

Между прочим, хотя понятие «биоэтика» возникло относительно недавно, о правах животных заговорили далеко не сегодня и даже не вчера. Правда, следует признать, что для европейского сознания сама по себе мысль о том, что у животных вообще могут быть некие «права», была очень сложна — в силу слишком длительного влияния христианства, которое, как, впрочем, и другие монотеистические религии, является нарочито антропо-, а не био- или эко-, центричными (в отличие от буддизма и некоторых других восточных духовных традиций). Эти религии, по сути, санкционировали эксплуатацию человеком как животных, так и природы в целом. Даже в Римской империи такие писатели и мыслители, как Овидий, Сенека и особенно Плутарх, высказывались за необходимость сострадания к любому живому существу, способному чувствовать. Христианство же лишь увеличило пропасть между человеческим и нечеловеческим. Христианское понимание взаимоотношений человека и животных опиралось на те места из Библии, где говорится, что человеку дано право господствовать над животными — не в смысле «опекать», «покровительствовать», а в смысле «властвовать». Так или иначе, пресловутое христианское милосердие на животных уж точно не распространялось.

В этом смысле, например, ислам оказался значительно прогрессивнее. Кому-то, совсем не знакомому с исламской традицией, это может показаться странным, однако мусульманская религия рассматривает отношение к животным как нравственную проблему и учит, что Бог дал человеку власть над животными, однако, плохо обращаться с животными означает не подчиняться воле Бога.

Согласно исламу, человек возвышается над животными исключительно благодаря более высокой степени сознания и духовной силе, а это значит, что человеку даны такие качества, как любовь, сострадание, великодушие, и он должен нести в мир справедливость и милосердие — в том числе, и по отношению к животным. Существует притча о том, как пророк Мохаммед оставил на земле свою верхнюю одежду, чтобы не потревожить свою кошку Муэзза, спавшую на ней; и о том, как он разгневался на своих учеников за то, что они ловили молодых птиц, ведь это доставляло горе их птице-матери.

Коран учит, что «нет животного на земле и птицы, летающей на крыльях», которые не были бы такими же созданиями, как и человек.

Одно из положений Корана гласит, что животные имеют душу, хотя оговаривается, что их душа более низкого порядка, чем человеческая. В христианстве же считается, что животные в принципе душой не наделены.

В связи с отношением различных религиозных учений к животным просто невозможно не упомянуть восточные традиции. Одна из древнейших мировых религий — индуизм — говорит о том, что все животные: четвероногие, пернатые, покрытые чешуей — являются братьями и сестрами человека, а Бог — наш общий отец. Индийские Веды -религиозно-философские и научные труды, созданные в II-I веках до н. э., — утверждали необходимость гуманного отношения к животным. Все живое на земле считалось одной семьей. Из этих представлений вытекала необходимость вегетарианства, как одно из следствий принципа «ахимсы» — непричинения вреда. Этот принцип проповедовали все святые, мудрецы и пророки Индии.

Гуманное отношение к животным считалось высокой формой этики поведения; в санскритских рукописях этот принцип назывался «сарва — бхута — хита», — «доброта ко всем существам», в противоположность более ограниченной морали — «лока — хита», предполагавшей доброту только к человеческому виду. Приверженцам ведических традиций рекомендовалось следовать первому, более всеобъемлющему принципу. Индуизм подчеркивает родственную близость человека с природой, со всеми животными, а это делает невозможным враждебное или даже безразличное отношение к животным, с которым человек образует единство.

Идея реинкарнации, — перехода души человека или животного в тела других существ после его смерти -укрепляет убеждение верующих в том, что в последующих воплощениях человек может превратиться в животное и стать жертвой такого же насилия, какое сам совершал в прежнем воплощении. Эта идея уравнивала человека с другими существами, потому что никто не знал, кем может стать в своем другом рождении; с другой стороны, она была для человека грозным предупреждением о последствиях жестокости. В ведических документах прямо говорилось, что те люди, которые совершали насилие по отношению к безвинным животным, доверившимся им, будут караться после смерти. Те животные, которых они убили, пожрут их в их следующем рождении. Ведические тексты, разрешавшие жертвоприношения, напоминали тому, кто это жертвоприношение совершал, что он сам будет принесен в жертву.

Но если индуизм хоть и не поощрял, но, по крайней мере, допускал жертвоприношения животных, то буддизм пошел еще дальше и оказался более последовательным в соблюдении принципа ахимсы. Смена жизней, согласно буддизму, существовала всегда. Высшим достижением человека является нирвана — освобождение от всех привязанностей, которого можно достичь с помощью медитации. Однако каждое существо может родиться в виде животного, голодного духа, адского существа, демона, человека или бога. Эта вера заставляет человека постоянно помнить о том, что он может тоже оказаться на месте животного. В поучительных историях, рассказанных Буддой, он рисует себя в прошлых рождениях кроликом, лебедем, рыбой, птицей, обезьяной, слоном, оленем...

Третья ведущая религия Индии — джайнизм, основанный современником Будды, святым Махавирой (VI век до н. э.). Джайнизм наиболее бескомпромиссно защищает все формы живых существ. Джайнисты не только строгие вегетарианцы, они не считают возможным убивать любое живое существо, вплоть до насекомого. Чтобы предотвратить свою карму — неизбежность судьбы, — джайнист должен очищать себя от скверны; он принимает зароки, важнейшим из которых является клятва непричинения зла другому — все тот же принцип ахимсы.

Не случайно именно последователи джайнистской религии, а на сегодняшний день их насчитывается более четырех миллионов, организуют по стране больницы для животных.

Великие основатели религий в Индии, безусловно на целые тысячелетия опередили нравственное сознание Европы. Им было абсолютно очевидно то, что гуманистам нашего времени никак не удается втолковать современным людям.

БОЛЬ ЕСТЬ БОЛЬ...

Что касается Европы, то «первопроходцем» в деле защиты животных здесь стал Томас Триланд, живший в XVI веке. Он написал трактат о птицах, спрашивающих у людей, почему с ними так жестоко обращаются? Идею, уже в XVIII веке, подхватил английский теолог Хэмфри Приматт. Он считал — и даже написал диссертацию «О долге сострадания и грехе жестокости по отношению к животным» — что, поскольку животные способны испытывать чувства, то обращаться с ними надлежит, руководствуясь нравственными принципами, ведь они, как и люди, заслуживают сострадания, сочувствия и справедливости. «Боль есть Боль, независимо от того, кто ее терпит, человек или животное; и существу, которому она причиняется, человек это или животное, и которое страдает, пока длится боль, наносится зло». Приматт считал, что человеку никто не давал права жестоко обращаться с животными. Он говорил: «Но если среди людей различие в умственных способностях, цвете кожи, в положении, в их удачах не дают права одному человеку плохо обращаться с другим человеком или оскорблять его из-за этих различий, то по той же причине человек не имеет естественного права обижать и мучить животное, потому лишь, что животное не имеет умственных способностей человека. Животное есть существо не менее чувствительное к боли, чем человек. У него такие же нервы и органы чувств». По мнению Примата, различия между людьми, касающиеся их ума, их внешности, их положения, не дают права одному человеку жестоко обращаться с другим, и по той же причине никакой человек не имеет естественного права жестоко обращаться с животными только потому, что у животного нет столь организованного ума, как у нас с вами. Более того, существование животных оправдано само по себе, а вот человеку нужно к этому стремиться, и он может это сделать, в том числе, и проявляя милосердие.

Тем не менее, единичные случаи высокого понимания истинного гуманизма как в Средневековье, так и позднее, в эпоху и Возрождения, и Просвещения, были чрезвычайно редкими. И, наоборот, такие развлечения, как охота, травля животных, бои между ними считались самым обычным делом, прекрасным способом времяпрепровождения во всех слоях общества, а в частных школах для мальчиков особенно поощрялись.

Ближе к концу XVII века «просвещенной» Европе этого, очевидно, показалось не достаточно, и здесь возникло новое развлечение, тем более отвратительное, что оно имело наукообразный вид. Речь идет о вивисекции («живосечении», то есть манипуляциях на живых животных). «Страсть к науке» приобрела прямо-таки характер психической эпидемии. Вивисекцией увлекались все, кому не лень: и ученые, и шарлатаны, и царедворцы, и лекари. Начиная с этого времени, вскрытие живых животных без наркоза и манипуляции на их органах более двух веков считались нормой в биомедицинских исследованиях. Е. Тернер пишет: «Во Франции модные дамы, которые ранее ради острых ощущений посещали вскрытия трупов преступников, теперь наблюдали, как вывертывают наизнанку живых собак... Все, кто мог придумать новый дерзкий или забавный эксперимент, тут же приводили свою идею в исполнение. Новое интеллектуальное занятие представляло собой расчленение, отравление, утопление, удушение, выпускание внутренностей, сжигание, умерщвление голодом или введение снадобий».

Этот новый этап деятельности человека связан с именем Рене Декарта (1596-1650 годы). Декарт был захвачен идеями новой, развивающейся науки — механики и охотно переносил механистические принципы на живую материю. В рамках механистической парадигмы животные рассматриваются как некие автоматы или машины. Декарт был христианином и верил, что человека отличает от всех живых существ наличие у него Души, исключительно поэтому каким-то чудом не причислил нас с вами к механизмам. Однако, отождествляя с душой чувства и сознание, он считал, что животные, у которых, по его мнению, души не было, не способны чувствовать и понимать. Учение Декарта сняло любые моральные ограничения по отношению к животным, основанные на сострадании, и дало «зеленый свет» проведению жесточайших экспериментов. Особенно крупные масштабы вивисекция приняла во Франции. Н. Фонтан так описывает обращение с животными современных ему картезианцев: «Они избивали собак с полным равнодушием и высмеивали тех, кто жалел этих созданий, как будто бы они чувствуют боль. Они говорили, что животные — это часовой механизм; что крики, которые они испускают, когда их бьют — это звук, произведенный пружиной, когда до нее дотрагиваются, но что все их тело не чувствует. Они прибивали несчастных животных к доске за все четыре лапы, чтобы вскрывать их и наблюдать за кровообращением, которым все интересовались»...

Влияние идей Декарта оказалось столь сильным, что и куда более современная научная традиция — вплоть до бихевиоризма и социобиологии — отводила животным роль неразумных существ или механизмов, которые не способны ни мыслить, ни чувствовать. Руководствуясь таким взглядом, ученые описывали, например, любовь шимпанзе словами «формирование привязанности», ярость слона — как «агрессивную демонстрацию», а сообразительность птицы — как «условный рефлекс». Научные журналы зачастую отказывались публиковать статьи, в которых затрагивалась тема мышления и эмоционального развития животных. Известная исследовательница высших приматов Д. Гудолл признается: «В своей первой статье, которую я написала для журнала «Nature», редактор аккуратно заменила все «он» и «она» на «оно». Конечно же, мнение Рене Декарта разделяли далеко не все. Философ Генри Мор называл его рассуждения бессмысленными и преступными. Великий французский мыслитель Вольтер восклицал: «... Какая нищета ума, сказать, что животные — машины, лишенные понимания и чувств!». Ведь природа дала животным те же органы чувств, что и человеку. «Ответь мне, механист, — продолжает Вольтер, — разве природа разместила все эти пружины чувств в животном не для того, чтобы оно могло чувствовать? Разве у него нервы не для того, чтобы оно могло страдать?»

Признавал животных чувствующими существами и Жан-Жак Руссо. Он писал: «Я чувствую себя обязанным не причинять вреда другим родственным мне существам; и это в меньшей степени потому, что они разумны, но потому, что они чувствующие существа».

Основателем принципов современного движения в защиту животных стал философ XVIII века Иеремия Бентам. Именно он разработал философию утилитаризма, согласно которой, все действия должны оцениваться с точки зрения их последствий. Если человек намеривается совершить что-либо, то он должен оценить сумму полезного и вредоносного эффектов этого действия, и если полезное перевешивает, то действие будет правильным. К отрицательным последствиям Бентам относил и страдания животных; он считал, что они чувствуют боль и способны переживать отрицательные эмоции. Бентам писал: «Может наступить день, когда все остальные существа смогут получить те права, которых они могли быть лишены только рукой тирана... Взрослая лошадь или собака, без сомнения, более разумны и даже более способны общаться, чем ребенок одного дня от роду, или в недельном, или даже в годовалом возрасте. Но, допустим, что это было бы иначе, что бы это изменило? Вопрос не в том: могут ли они думать? Или: могут ли они говорить? Но: могут ли они страдать? Почему закон должен отказывать в защите любому из чувствующих существ? Придет время, когда гуманность прострет свой покров надо всем, что дышит...».

Первым общественным деятелем, вернее, деятельницей, всерьез занявшейся вопросом защиты животных, стала английская королева Виктория. В ее честь было названо Королевское Общество по предотвращению жестокости к животным. Не случайно в период ее царствования впервые было принято соответствующее законодательство. Произошло это в 1822 году, когда обе палаты английского парламента приняли билль, называвшийся «Акт по предотвращению жестокого и недостойного обращения со скотом».

ВОСПИТАНИЕ ЖЕСТОКОСТИ

К сожалению, дальнейшие попытки провести через парламент другие аналогичные билли, запрещающие бои быков, собак, а также вивисекцию, тогда не удались, хотя этого усиленно добивались член парламента Ричард Мартин и его сподвижник — лорд-канцлер Томас Эрскин. Под защиту закона не попали собаки и кошки, не упомянутые в Акте.

Однако начало было положено. И с 1824 года общества по защите животных стали создаваться повсюду: в Германии, Швейцарии, скандинавских странах, чуть позже — во Франции и в Соединенных Штатах.

Разумеется, самое яростное негодование адекватных людей вызывала вивисекция. И не только потому, что безжалостное расчленение живых существ само по себе чудовищно и причиняет им неимоверные муки — подобные действия превращают и тех, кто их осуществляет, в настоящих монстров, являясь «прививкой» против человечности. Не случайно выдающиеся врачи говорили, что вивисекция лишает студентов-медиков естественного чувства сострадания. Профессор медицины в Гарварде Байджлоу писал: «Последите за студентами во время вивисекции. Все их внимание отдано не науке, а крови и страданиям, на которые они смотрят, затаив дыхание. Если работа в больнице делает молодых студентов менее восприимчивыми к страданиям, то вивисекция убивает их гуманность и порождает безразличие к ней». Профессор выражал надежду на то, что «наступит время, когда мир будет смотреть на современную вивисекцию во имя науки, как он смотрит сейчас на сжигание людей на костре во имя религии».

В конце XIX — начале XX века в Великобритании против вивисекции высказывались такие выдающиеся английские писатели, как Теннисон (который был вице-президентом Национального антививисекционистского общества) и Браунинг, Джон Голсуорси, Томас Харди, Бернард Шоу. В то же время возникло Французское общество противников вивисекции, первым президентом которого стал Виктор Гюго. Когда ему предложили занять эту должность, Гюго с радостью согласился, сказав: «Ваше общество возвысит девятнадцатый век. Вивисекция — преступление; человеческая раса должна отречься от этого варварства».

Чарльз Дарвин писал, что мысль об экспериментах на животных вызывает у него тошноту и не дает ему спать по ночам.

В 1880 году молодая англичанка Анна Кингсфорд, одна из первых женщин-студенток медицинской школы, сумела доказать, что стать квалифицированным врачом вполне возможно, не прибегая к вскрытию животных. То, что проделывалось над животными во время экспериментов, Анна называла «живым адом». Она получила медицинский диплом, ни разу за все время учебы не прибегнув к вивисекции, и стала истинным примером для множества своих современников.

Английская писательница-феминистка Фрэнсис Пауэр Кобб также приняла самое активное участие в протесте против жестокостей в ветеринарном колледже. Оказавшись во Флоренции, она узнала о крайне жестоких экспериментах физиолога Морица Шиффа. Даже люди, живущие по соседству с его лабораторией, приходили в ужас от криков истязаемых им животных. Фрэнсис Кобб составила гневное письмо в адрес профессора Шиффа и собрала под ним 783 подписи. Проведенная ею кампания послужила основанием для создания во Флоренции флорентийского общества защиты животных. Вернувшись в Англию, Фрэнсис в 1875 году основала первую в мире организацию, выступающую против опытов на животных — Общество защиты животных, подлежащих вивисекции (SPALV), а в 1898 году — Британский союз за отмену вивисекции (BUAV). Обе организации работают по сей день. Задачей Союза стало запрещение любого рода экспериментов, которые могут причинить страдания животным. Вскоре Королевское общество объявило конкурс на лучшую печатную работу против вивисекции. Премии получили двое эссеистов, которые в своих публикациях рекомендовали применение обезболивающих средств.

В 1876 году британский Парламент принял Акт в защиту экспериментальных животных, регламентирующий работу с ними и предписывающий использование обезболивающих препаратов. Подготовка закона вызвала жестокую борьбу между медиками — сторонниками вивисекции, и защитниками животных. Три тысячи медиков подписались под петицией в Парламент, где просили видоизменить текст закона: заменить безоговорочное требование использовать анестезию во всех случаях — системой лицензий, которая давала лазейки для экспериментатора и разрешала ему причинять животному боль.

Понадобилось еще более ста лет упорной борьбы за права животных, чтобы в 1984 году Европейские советы по научным медицинским исследованиям и Консультативный комитет Всемирной Организации Здравоохранения по медицинским научным исследованиям утвердили Международные рекомендации по проведению медико-биологических исследований с использованием животных. На их основе был разработан проект «Государственных принципов использования позвоночных животных и обращения с ними при проведении экспериментов, научных исследований и учебных работ».

ОТРАВЛЕННЫЕ И РАССТРЕЛЯННЫЕ

Экспериментирование на животных — это касается не одной только вивисекции — к сожалению, всегда носило и носит до сих пор крайне жестокий характер, а его масштабы остаются поистине ужасающими. В год в различных опытах гибнет около ста пятидесяти миллионов животных. На них проводится тестирование лекарств, косметики, бытовой химии, военные и космические исследования, обучение медиков.

И это — только согласно официальным данным. Реальное положение дел даже сложно предположить — семьдесят девять процентов стран, где проводят опыты на животных, не ведут никакой отчетности. Многие заведения, в которых практикуются эксперименты над животными, пытаются мотивировать свой отказ предоставить полную информацию о характере и масштабе таких опытов тем, что ее раскрытие может представлять опасность для исследователей, сделав их потенциальными объектами для нападения со стороны борцов за права животных. Господа «ученые» трясутся за собственную шкуру, за свои дорогостоящие лаборатории, зная, что общественные движения, противодействующие жестокости, с каждым годом набирают силу. И не всегда активисты таких движений прибегают только к законным методам убеждения и агитации — бывает и так, что долготерпение иссякает, и, например, приверженцы Фронта освобождения животных переходят к более экстремальным действиям. Даже рискуя быть обвиненными в «терроризме» и отправиться за решетку...

Ярость и праведный гнев таких людей становятся более чем понятны, как только начинаешь изучать описания экспериментов. Так, доктор Шарп пишет: «Ежегодно в одной Великобритании миллионы животных страдают и умирают в научно-исследовательских лабораториях. Их обжигают, ошпаривают, отравляют и замаривают голодом, подвергают электрическим разрядам и приучают к наркотикам; их подвергают воздействию низких температур, близких к точке замерзания, содержат в полной темноте с рождения и вызывают у них такие заболевания, как артрит, рак, диабет, инфекции ротовой полости, язвы желудка, сифилис, герпес и СПИД. У них хирургически удаляются глаза, им наносят повреждения мозга и вызывают переломы костей. В ходе военных исследований животных отравляют газом, цианистыми соединениями, расстреливают пластиковыми пулями и наносят им раны снарядами, движущимися с большой скоростью». Ему вторит Питер Сингер: «Как могут происходить такие вещи? Как может человек, не являющийся садистом, проводить свой рабочий день, перегревая собаку без наркоза до смерти или вызывая у обезьяны депрессию до конца ее жизни, потом снимать свой белый халат, мыть руки и возвращаться домой обедать с женой и детьми? Как могут налогоплательщики позволять, чтобы их деньги расходовались на эксперименты такого рода? И как могут студенты бурно протестовать против несправедливости, дискриминации и угнетения всякого рода, неважно, как далеко от их дома это происходит, и совершенно не обращать внимания на жестокости, которые совершаются на территории их университета?».

И уж если подобное происходит в цивилизованных странах, то о России и говорить не приходится. В Советском Союзе значительно позже, чем в других странах, запретили жестокие эксперименты без обезболивания — лишь в 1977 году в медицинских учреждениях, позднее и в других ведомствах. Вот как, например, выглядели некоторые эксперименты до 1977 года: «В опытных и контрольных сериях для забивки собак грудная клетка вскрывалась без наркоза, одним движением ножа, и изымалось сердце». Или вот — эксперимент по изучению длительного сдавливания, проводившийся на собаках: «Тиски закручивались до отказа таким образом, что мягкие ткани бедра после декомпрессии имели вид пластинки толщиной полтора — два сантиметра. Время сдавливания — пять часов». «Тяжелый ожог наносился кипящей водой (обваривание) без анестезии, без щажения шокогенных зон».

Висцеральный травматический шок демонстрировали студентам медицинских, ветеринарных вузов: крысу вскрывали без наркоза и наносили ей удары по внутренним органам или били собаку по задней конечности железным прутом.

На собаках испытывали и испытывают всевозможные виды оружия. Например, вот так: на военный полигон привозят экспериментальных животных. Тут же, на складе, получают взрывчатое вещество (ВВ) — гексаген или тротил. Дозировка стандартная: двадцать пять, пятьдесят и сто граммов. Собаку привязывают к стенду, прикрепляют к ее задней лапе ВВ и, по старинке, разматывают шнур. Нажимают на кнопку — взрыв... Мертвую или еще живую собаку снова бросают в багажник: важно успеть довезти ее до операционной, чтобы уже спокойно рассмотреть, что же с ней произошло. Чтобы досконально изучить последствия минно-взрывной травмы, нужно взорвать более четырех десятков животных.

Собаки — излюбленный «расходный материал» садистов в белых халатах. Они — в разы дешевле приматов и даже свиней или коров. Бездомные животные, отловленные на улицах, не стоят вообще ничего. Вот только поймать одичавшее животное бывает непросто — такие собаки недоверчивы к человеку. Поэтому чаще всего в экспериментах задействуют недавно потерявшихся домашних любимцев, которые чуть ли не сами идут в руки изуверов, (Управляющих их в виварий. Привозят прямо с ошейником, и никому не приходит в голову искать хозяев. Когда-то свою собаку еще можно было успеть найти и выкупить прежде, чем ее взорвут, расстреляют или отравят, испытывая на ней воздействие токсических веществ, — обратившись, например, в Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге. Но потом, когда на территорию вивария под видом владельцев стали приходить и питерские борцы за права животных, с просителями стали разговаривать только через забор — и с ходу сообщать, что собаки, соответствующей описанию, в виварии нет. Даже если она там — и вот-вот будет отправлена на страшную смерть. В частности, для «изучения боли в чистом виде». Кстати, чтобы животные своими воплями не разорвали барабанные перепонки палачей, подопытным предусмотрительно перерезают голосовые связки. Правда, сейчас без анестезии даже в России разрешено причинять только пороговую боль, то есть, если «живая модель» отдергивает лапку, то пытку нужно прекращать. Однако, некоторые ученые, например, из МГУ, до сих пор считают, что «болевые» опыты нужно по-прежнему проводить без анестезии — для «чистоты эксперимента». И мне лично трудно поверить, что не проводят. А кто может это полностью проконтролировать?..

Если животное каким-то чудом пережило эксперимент, в живых его все равно не оставят. «Выведенных из эксперимента» уничтожают и сжигают. Исключений у этого правила нет. Вот один из бесчисленных случаев. Из вивария той же Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга отвезли на полигон пса по кличке Рыжий. Дважды выстрелили в него. Однако Рыжий чудом остался жив после всех проделанных во имя «науки» манипуляций, и его бросили в клетку умирать. Но он пришел в себя и даже пошел на поправку. Его выходили — из любопытства. Дважды простреленная и раскуроченная лапа зажила, Рыжий даже перестал хромать. А когда он вновь смог носиться по двору, его усыпили и отправили в топку.

И можно сказать, Рыжему еще повезло, что его снова не задействовали в каком-нибудь эксперименте...

ВО ИМЯ НАУКИ?..

Не сомневаюсь, что многие сейчас начнут возмущаться: мол, всех этих Рыжиков, конечно, жалко, но ведь без экспериментов на них невозможно обойтись! Победа над эпидемиями, разработка вакцин и революционных медикаментозных методов лечения — если ради этого необходимо приносить в жертву животных, то так тому и быть! Однако, вопреки расхожему мнению, вивисекция и эксперименты на животных, на самом деле, вовсе не вносят по-настоящему существенного вклада в науку, а нередко, напротив, приводят и к роковым — для человека — результатам. Вот, например, что пишет по этому поводу доктор Коулман, член Королевского медицинского общества (Великобритания): «Я не могу вспомнить ни одного значительного успеха в медицине, который явился бы результатом экспериментов на животных. Хотелось бы знать, сколько еще миллионов животных будут принесены в жертву, прежде чем мы откажемся от бесполезной и варварской практики экспериментирования на животных». Английский историк Инглис утверждает: «Основная заслуга в том, что опаснейшие эпидемии были побеждены, принадлежит общественным реформаторам, которые боролись за чистоту воды, улучшение канализации и повышение жизненного уровня людей. Именно их усилия, а не достижения ученых-медиков привели к снижению смертности от инфекционных заболеваний».

Мало того. Понятно, что различные виды живых существ по-разному реагируют на вещества, которые им вводят. Отработанные на животных препараты и методики лечения нередко оказываются бесполезны и даже опасны для человека. Перенос данных с одного биологического вида на другой слишком часто оказывается неправомерным: неужели не понятно, что человек и животные различаются и анатомически, и физиологически? Простейший, известный каждому пример: успокаивающая нас валерьянка оказывает на кошек прямо противоположное действие. Кстати, так же действует и морфин.

А вот примеры менее известные (по крайней мере, обывателям). В 50-60-х годах беременным женщинам в качестве успокоительного средства прописывали талидомид. Он успешно прошел испытания на экспериментальных животных и не проявил никаких токсических свойств. Но наш биологический вид отреагировал на талидомид совершенно по-другому. В результате его применения на свет появилось более десяти тысяч детей с чудовищными уродствами, без рук и ног. Оказалось, что аналогично реагирует на талидомид всего один-единственный вид мелких грызунов, обитающих в Новой Зеландии. (И наоборот: популярный у нас с вами аспирин вызывает уродства у крысят и мышат.)

По той же причине в Великобритании погибли три с половиной тысячи детей, страдающих астмой. Для их лечения использовались изопреналиновые аэрозольные ингаляторы. Доза препарата отрабатывалась на животных. И только когда трагедия произошла, выяснилось, что кошки спокойно переносят дозу, в сто семьдесят пять раз превышающую ту, которая оказывается смертельной для человека: у них только немного усиливается сердцебиение.

В той же стране более трех тысяч человек отравились противоартритным препаратом опреном, около сотни принимавших его больных погибли.

В Японии в 60-х годы вспыхнула эпидемия заболеваний, вызванная приемами клиокинола, от которого пострадали тридцать тысяч человек. Самыми страшными осложнениями стали паралич и слепота.

Еще примеры? Пожалуйста: серотонин, содержащийся в организме, повышает кровяное давление у собак и понижает его у кошек; нитрофенол приводит к развитию катаракты у людей, уток и цыплят, но для других животных безвреден. Перечислять можно бесконечно. Доктор Роберт Шарп в своей книге «Наука проходит испытания» приводит более сотни случаев, когда препараты, дававшие отличные результаты на животных, оказывались в лучшем случае небезопасными для человека, и наоборот. <