Добавлено (15.11.2011, 02:24)
---------------------------------------------
Архив : №43. 28.10.2011 http://www.litrossia.ru/2011/43/06583.html
РЕЗОНАНС

Материал «Страна живодёров», опубликованный в нашей газете (номер от 14 октября), вызвал бурную читательскую реакцию. Почту буквально завалили письмами. Сегодня публикуем пять из них, на наш взгляд, наиболее острых.



СОБАКЕ – СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ



«Я – московский озорной гуляка, по всему Тверскому околотку, в переулках каждая собака знает мою лёгкую походку. Потому что братьев наших меньших, никогда не бил по голове…»

А почему, чуваки, спросим мы себя, Сергей Александрович Есенин их не бил? А потому, ответим мы себе, что в России, которую мы потеряли, не было в заводе бить животных, потому что – тварь божья. Бессловесная. Грех! Потом, в Советском Союзе, и человек стал тварью бессловесной. Но не божьей. Какой, на хрен, божьей, когда Бо­га отменили. И права не имел. И человека стали фигачить почём зря. И к возвращению Бога в новой России лю­дишки оказались не готовы. Слова какие-никакие поимели, но тварями остались. С Богом на губе, но с пустотой – в сердце. И когда вот такого человечишку кто-нибудь принижал, словом, делом или, наоборот, никак к нему, то это ему, хоть он и тварь, печально.

Но печаль его не светла – в нём злоба поднимается. А тут какая-то сука куда-то бегит!.. Без дела!... Или, че­го хуже, совокупляться!... И по пути может кого цапнуть! И озлобленная тварь человеческая ну никак не может по хребту этой самой суки каким-нибудь дрыном не перетянуть. Или лапу перебить. Она, подлюга, взвизгнет, захро­мает, а ежели – по хребту, как следует, то и хромать уже не сможет. Отползёт куда в сторону, и ей, падле, уже не до совокупления. И сразу во всем теле человеческой твари истома наступает. И радость, и счастье, и покой. И уже его будто никто не обидел, не унизил, не оскорбил… И даже в аптечном ларьке бесплатные лекарства нали­чествуют! А то что могло получиться? Он в злобе своей эту самую злобу на пацане своём выльет и на жене. А это – не воспитательно.

Вот поэтому, чуваки, я категорически против убийства собак и прочих живых животных. Надо же русскому чело­веку на кого-то свои унижения выхлёстывать. Да и куда трупы девать? И все мои знакомые – против. Потому что всех достали! Потому что каждому, б…, надо кого-нибудь чем-нибудь! А то, что по Первому каналу за убийство – большинство, не смешите. По Первому каналу и Вован с Димоном – разные люди! Конечно! Я вам так скажу, чува­ки: пятак он и есть пятак! А эти оба-два – «орёл» и «решка», чуваки!

Гуманнее их стерилизовать. Я имею в виду – собак (может быть, и Первый канал, но это – не в тему). Чтобы, если куда и бежали, то только для того, чтобы их – дрыном! И по кошкам дрыном! Какого … мяучат? И по голу­бям! Какого … гадят? И по чуркам! Какого … они вообще? И по всем дрыном, дрыном, дрыном… Особенно по жи­рафу. Чтобы не высовывался.

И тогда наступит благорастворение воздухов и в небесах благоволение.

Только вот как насчёт бесплатных лекарств в поликлинике?..



Михаил ЛИПСКЕРОВ, сценарист мультипликации



Я сейчас ухаживаю за чужой, очень старой, почти умирающей кошкой. И это для меня опыт. В Ветхом завете есть запрет на жестокое обращением с любым живым существом. И этот запрет стоит наравне со всеми другими, нет никакой иерархии запретов. Отсутствие жестокости по отношению к любому живому существу есть залог чело­вечности вообще. Отсюда следует, что человечное отношение к больным, старикам и бездомным с необходимос­тью предполагает таковое же отношение и к таким – бездомным, больным, старым животным. Вот и всё: люди во всём должны оставаться людьми.



Александр ИЛИЧЕВСКИЙ, писатель



Узаконенное убийство бездомных животных не красит никого, и в первую очередь – власть. Законодатель опус­кается до уровня бессовестного хозяина животного, вышвырнувшего его на улицу «за ненадобностью». Мы давно уже научились не отвечать за преступную халатность перед теми, кого приручили. Потому что ничего с нами за это не будет. А может, надо бы? Может, вместо того, чтобы принимать закон об убийстве животных, следует всё же наказывать за безответственное к ним отношение? И тогда меньше станет на улицах бездомных братьев на­ших меньших именно потому, что заводить их станут осознанно, а не минутной прихоти ради? Закону об убийстве не место в нашем законодательстве. Мы не должны жить в стране победивших шариковых.



Наринэ АБГАРЯН, писательница



КОШАЧИЙ БОГ



Есть совершенно «кармические» люди и звери – мимо тех и других нельзя пройти, потому как знаешь: сдела­ешь это, и всю жизнь себе не простишь – ни зверя того, ни человека…

Кот «упал» на меня случайно – буквально свалился на голову: третьего августа прислали ссылку – ну да, обыч­ную, на первый взгляд, а там: «У кошки тяжёлая черепно-мозговая травма. Перелом нижней челюсти. Глаз под удаление один. Возможно повреждение внутренних органов. Я кошку не потяну, не знаю, что делать».

Почти «стандартная ситуация» – увы и ах: сколько их, бедных, сбивают! Сколько травят и мучают… Ок, ок, «стандартная» – но я-то знаю теперь, а значит… И понеслось: звоню, договариваюсь о встрече, прошу не усып­лять (вдруг – вытянем?), машина, ночь, стационар ветклиники…

Боль нестерпимая: глаз и морда в крови, координация нарушена, ни есть, ни пить не может и не понимает во­обще, что к чему, а главное, за что ему – серому, нежному – ЭТО… Врачи говорят, «не факт, что машина» – ско­рее, дяденька отыгрался за жизньку свою никчёмную: вдарил котяре по самое «не могу», да и пошел пить даль­ше.



Хнычет, хнычет, бедняга, а погладишь – мурчит: и жить, жить хочет... Молодой, красивый, глазом – вторым, не расквашенным, – так сверлит, что провалиться сквозь землю впору – всё в нём, во взгляде этом: и смирение, и любовь, и надежда…



Тщета! Боль переламывает, боль топит: «Девочка моя, девочка, всё хорошо будет», – шепчу, плохо сообра­жая: всё, чего хочу в эту минуту, – бумеранга. Ну да, чтобы того, кто посмел, так же, как кота этого… Чтоб боль – нестерпимая… далее опускаем.

Машину потрясывает. Лапа зверя периодически впивается в мою руку – так и срастаемся: он и я, так и гово­рю ему на своём кошачьем: «Ну, ну, и тебя вылечат… И не таких…»

«Как зовут? Кличка какая?» – уточняет час спустя администратор. «Маша, – говорю почему-то. – Маша, да». – «Да какая же это Маша, помилуйте! Кот ведь!» – «Кот? – переспрашиваю. – Ладно… Тогда Миша».

Так ты стал Мишей.

В шкурку твою впились какие-то иголки, и по трубочкам в маленькое твоё тельце потекла жизнь.

Ты снова вцепляешься в мою руку, и мы опять срастаемся, и всё снова переворачивается с ног на голову; я мысленно прошу свою кошку – ту, что ждёт в «скворечне», – помолиться своему Кошачьему Богу.

Утром звоню в клинику: «Состояние средней степени тяжести. Что будет – сложно сказать… Но борется, бо­рется… Капельницы продолжаем, первая волна кризиса миновала, хотя прогнозы малоутешительные…». Звоню вечером. «Глаз получше, можно не удалять… Кормим через шприц… Дико у него голова болит, дико! Но, чувству­ется, жить хочет… Ласковый очень, добрый…» Звоню с утра. «Череп несимметричный, может, перелом… Но это не точно, предположительно… Обоняние проявилось, еду различает… Глаз один точно видит, второй пока под во­просом…». И снова – днём. «Томограмму нельзя, наркоз не выдержит, но, будем надеяться, справится: молодой ещё – и жить очень хочет, чувствуется: борется…» Вечером, опять и снова. «Спит почти постоянно. Борется. Бо­рется… И, знаете, чаще мурчит…»

В полдень: «Доктор, забираем его, дорого очень… Можно уколами обойтись или капельница нужна?» – «Внут­ривенно – медленное введение: можно уже, пожалуй… Гемобартонеллёз обнаружили, нет вирусов никаких боль­ше… Лечить можно, только когда состояние общее стабилизируется… Не страшно, воздушно-капельным не пере­дается… с собаками можно… Но передержка карантинная лучше…»

Ищу карантинную. Звоню знакомым и не. Сбиваюсь с ног, с рук, соскакиваю с катушек.

Нахожу.



Окружающие, как всегда, предсказуемы: каждый раз, когда на голову сваливается очередной зверь, волей-неволей вычёркиваешь из списка people энное количество «имеющих душу».



Будут еще капельницы, процедуры, больницы… всё будет, будет, конечно.

И Бог-то Кошачий уж не оставит, думала я тогда.

Думала до тех самых пор, больше месяца Мишиной передержки, пока не увидела на экранчике ноутбука два слова: «Миша умер» – они никак в моём представлении между собой не связывались, дробились, двоились, раска­чивались: в общем, теряли всякий смысл.

«Оставил, Кошачий?» – внутри что-то хрустнуло, и именно в тот момент вдруг пришло чёткое осознание: МИ­ША ТАМ.

Ну да, в Кошачьем Эдеме.

Если предположить, будто пространство вариантов и впрямь существует. Если поверить, будто всё случив­шееся, в том числе «кэтхантер» – страшный сон вечного божества.

«Для чего Бог создал зло, Свамиджи? – Чтобы завязать сюжет».



Наталья РУБАНОВА, писатель



ПЁС



Каждый день я прохожу мимо странного пса, живущего под платформой. Пёс с гончей горбинкой и тонкими нога­ми. Голова у Пса словно от другой собаки – грустная и овчарочья. Неуклюжий Пёс выбирается из-под платформы и шествует к обитающим поблизости бомжам. Те кормят его хлебом.

В Псе намешано благородных кровей, а на шее след от ошейника. Маленьким он, наверное, был мил. Его даже любили, наверное, раз купили ошейник и держали при себе. Но Пёс рос, и становился тем, что я вижу каждый день – уродливым печальным животным, которому словно ради шутки кто-то оставил признаки породы.



Пёс большой и неуклюжий. Он не украшает дом и вряд ли способен охранять, потому что робкий и де­ликатный.



Теперь Пёс живёт под платформой, и он не один такой: их тысячи. Выброшенных, отбракованных, потерянных, забытых, выгнанных, размножившихся, искалеченных, голодных, беззащитных.

В решении любой проблемы есть два основополагающих фактора: что делать и кто виноват.

По-моему, ответ на вопрос о том, кто виноват, кристально ясен. Остаётся вопрос: что делать?

Я являюсь постоянным посетителем форума благотворительного фонда «Пёс и кот», по мере сил – помощни­ком. Очень скромным, потому что не располагаю в полной мере ни одним из ресурсов, которые позарез нужны во­лонтёру фонда – временем и свободными деньгами.

Зато бесконечным запасом времени и нашими деньгами располагают те, кто лоббирует сейчас садистские ме­тоды контроля численности бездомных животных.

Наверное, этим лицам очень хочется решить проблему быстро и красиво. И деньги есть – наши деньги. Раз, и нет собак. Можно будет погордиться достижением, получить за рвение сахарок.

Есть один неприятный момент, правда… существует на пути препятствие в виде каких-то зоозащитников. Что-то им не нравится в идее светлого бессобачьего будущего городов.

Не стоит разбираться, что именно не нравится, если большинство будет «за», то кого будет волновать мне­ние зоозащиты?

И в дело вступает «большинство», истинный лик которого мы видим в нехитрой переписке догхейтеров, предо­ставленной в статье «Страна живодёров».

Дог-хейтер. Собака-ненависть. «Большинство», накручивая голосование, бесконечно кликало по мышке и да­же пыталось сваять голосующего бота. Не сомневаюсь – им удалось, потому что ненависть изощрённа в своих способах достижения цели.

Итог? Голосование Первого канала – это иллюстрация ненависти, власть ненависти, диктатура ненависти, ко­торая будет предоставлена как требование общественности.

Вы относитесь к такой общественности? Я – нет.

Я отлично понимаю, что пока не прекратится конвейер внеплановых вязок, выбрасывания живых «игрушек» по принципу «надоел-нагадил», ретроградства в головах противников стерилизаций, «деревенского» отношения к жи­вотным а ля «у попа была собака, он её любил» – не будет конца-края финансированию узаконенных жестоких убийств.

Представьте себе: каждое утро, выходя во двор, вы видите человека с псом на верёвочке. Допустим, тем Псом, который живёт под платформой. Человеку этому вы отдаёте десять рублей, из которых он семь сразу же кладёт в карман – а как же, зарплата, красивая форма, добротный офис, да и просто на пивко, а на оставшиеся три рубля он заряжает шприц и на ваших глазах убивает Пса-из-под-платформы. Сорок минут вы переминаетесь с ноги на ногу, глядя, как дёшево и сердито издыхает Пёс. Потом берёте под козырёк и идёте на работу, чтобы за­втра опять увидеть этого человека и снова отдать ему десять рублей и снова оценить действенность процедуры.

Я думаю, даже сторонникам уничтожения бездомных животных бесконечная оплата чужого пивка и смерти в конце концов осточертеет, но поток выброшенных животных неиссякаем, так что приготовьтесь.



Не воспринимаете всерьёз необходимость введения ответственности за содержание животных – при­готовьтесь платить вечно.



Не считаете стерилизацию действенным методом сокращения численности бездомных собак – приготовьтесь платить вечно.

Принимаете во внимание намеренно накрученные голосования, не препятствуете их обнародованию с целью лоббирования садистских методов якобы сокращения численности бездомных животных – приготовьтесь вечно по­лучать деньги от вышеперечисленных.

Они только за.



Евгения Мелемина, прозаик, переводчик с японского

Добавлено (15.11.2011, 02:35)
---------------------------------------------
БЛОГ ПЕРЕМЕН http://www.peremeny.ru/blog/9638#comment-33068
Люди и звери

Ноябрь 13th, 2011 АВТОР: Марина Ахмедова

Комментарий к статье «Страна живодеров», не вошедший в рубрику «Резонанс».

Операция по удалению матки. Фото с сайта http://bigpicture.ru

Два года назад я писала для «Русского Репортера» статью «Собаки, улетающие в рай». Обычно я плохо придумываю заголовки к своим статьям, и это приходится делать редактору – у него лучше получается. Но название для этой статьи придумалось сразу. Начиналась статья с посещения ветклиники, выигравшей тендер на стерилизацию собак. Я вошла в операционную, и там, распяленная на каком-то медицинском станке, лежала собака. Дворняга. Рыжая. Я не очень люблю смотреть на людей в операционных, когда они под наркозом. Голые и без сознания они – очень хрупкие и беззащитные. Дворняга на станке под наркозом была в сто раз хрупче и беззащитней. Во всяком случае, мне так показалось.

Ветеринар – молодой мужчина с сильно развитой мускулатурой, длинными волосами, собранными в хвост, был сильно похож на стриптизера. Он разрезал суке живот, вынул из нее матку (она оказалось не такой, как я представляла), передал ее мне и сказал, что ему нравятся мои бусы. Собака дернулась, я ответила – «Наверное, ей не хватает наркоза». «Так бывает», – отозвался он.

Он взвалил дворнягу на плечо, и мы пошли ее относить в какой-то ужасный вагончик. Нет, там было чисто, но он все равно был ужасный. Ветеринар сбросил с плеча собаку и взялся за другую.

Собаки в вагончике бросились ко мне.

«Они всегда бросаются к новым людям», – предупредил меня он.

Ну, да, я видела такое – в детдоме. Там дети тоже бросаются навстречу новому взрослому, думая: «А вдруг это он?». Собаки встали на задние лапы и потянулись ко мне через решетку. Потом мы пошли назад, с новой собакой на плече, и она скулила, пошел дождь, а ветеринар жаловался, что задолбался носить этих сук на плечах – спина болит. Мы вырезали матку и этой собаке.

Готовя репортаж, я побывала в разных приютах. Сопровождала ловцов. То есть я видела, как работает гуманный закон по стерилизации собак в столице моей родины. Ну, я, в общем-то, не могу сказать, что ждала чего-то другого, раз людей убивают. Но почему-то в других странах законы о животных работают по-другому. Я поехала в Амстердам, чтобы посмотреть, как это все у них устроено. У них устроено хорошо. Увидев брошенного зверя, граждане вызывают полицию, полиция вызывает специальную службу из ветприюта: та приезжает, забирает собаку или кошку… фотографирует, обследует, выкладывает фото на сайте… Если животное не возьмут в течение двух месяцев, то оно – просто на редкость невезучее голландское животное.

Но и в Голландии тоже выбрасывают «четвероногих друзей»! Например, когда уезжают в отпуск. А потом возвращаются и покупают себе новых. То есть люди – везде одинаковые. Но в Голландии слишком жестко работает закон о наказании за причинение вреда животному.

Иногда я смотрю на город, в котором живу, и удивляюсь: «Как он еще стоит?». Каждый день в нем так жестоко убивают людей и зверей. А боль и страх, которые они испытывают перед смертью, никуда не уходят: висят над ним ужасным невидимым сгустком… И, в общем, когда я пересекаюсь взглядом с какой-нибудь собакой возле метро, а, говорят, собачий взгляд – очень больный, я всегда спрашиваю себя: как это Москва еще стоит?
Да, а назвала я статью «Собаки, улетающие в рай» потому, что не было никаких сомнений в том, куда отправятся наши меньшие братья после таких мучений. Говорят, и грешники, сильно страдавшие перед смертью, отправляются туда же.

Марина Ахмедова, спецкор «Русского репортёра»